Некоторые вопросы библеистики | Вячеслав Рубский |

Этот зум состоялся 11 ноября 2021 накануне беседы с библеистом Андреем Десницким. Ссылка на состоявшийся диалог с С.Десницким: Я тогда выходил из тяжёлой болезни ковид-19 (руки у меня перебинтованы, так как я неожиданно для себя упал на асфальт от немощи во время первой прогулки). Мы обсуждали актуальность вопросов, которые я намеревался задать уважаемому библеисту. Ролик про поцелуй Хэнка, который упоминался как структурная суть христианской проповеди, рекомендую посмотреть: Мы непреднамеренно впечатываем свои смыслы в текст. Мы хотим видеть Христа милующим, а когда Он гневается, мы говорим, что это иносказание, или это образ, или ещё что-то. Чтобы избежать этого, мало рационализации, мало знать, что ты это делаешь. Нужно ещё как-то стараться этого не делать – в этом сложность выхода из герменевтического круга. Герменевтический круг может быть больше, меньше, может состоять из предубеждений, предзнаний, может состоять просто из эмоциональной предпосылки. Вопрос 1: Нужно ли методологически делать допущение, что в священном тексте может быть написана глупость, или что слова Христа ошибочны, или это всегда «показалось», «не может быть», «прелесть», «отсутствие благоговения» и т.п. Может ли быть экзегет свободным от идеологических барьеров, которые делают его заложником священной священности священного текста? Значит ли священность текста, что в нём не может быть глупости (нелепости). Если мы не предполагаем глупости, то если она в тексте есть, мы её не заметим – вот в чём опасность. Это делает людей конфессионально слепыми. И если человек называется ученым, он должен каким-то образом разорвать эту связку, посмотреть на текст глазами полного атеиста. Если он смотрит на текст глазами православного, он потеряет глубину анализа текста. И количество глупостей в Писании накапливается до такой степени, что Писание для православного перестаёт быть актуальным чтением, а психология становится актуальным чтением, потому что, читая психологическую книгу человек может оставаться критичным и выделять актуальное. «Без благоговения» оказывается единственным ключом к святыне Писания, потому что если мы всё объявим святыней, её и никто и искать не будет. Вопрос 2: Может ли текст, однажды провозглашённый богодухновенным, утерять свою богодухновенность, как это отчасти произошло с некоторыми текстами ВЗ? Можем ли мы сказать, что например, совет ап. Павла «если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напой его: ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья» (Рим. 12,20) сегодня неприемлем? Т.е. могут ли прекрасные слова, сослужившие большую полезную службу не только потерять свою актуальность, но и возыметь обратный эффект? Что делать в таком случае? Например, угроза ада сегодня работает в обратном направлении. Можем ли мы часто нажимать на кнопку обесценивания текста? Не окажется ли весь текст обесценен в конце концов? Наказывать за то что нет взаимности – это не вписывается в любовь (см. лекция по Мк.16). Мотивация проповеди христианства стала убедительней/содержательней, чем сама проповедь христианства. Вопрос 3: Может ли само провозглашение богодухновенности быть небогодухновенным? Православное понимание принципов провозглашения богодухновенности того или иного текста. Вопросы из чата. 1) Чем ваше отношение принципиально отличается от протестантского? 2) Если Евангелие от Луки – это поздняя переделка Евангелия Маркиона, то правильно ли я понимаю, что родословие от Мф правильное, и все несовпадающие места надо читать, доверяя Марку и Матфею? Вопрос 4-й: Означает ли приоритет Писания, что мы не имеем живого преемства с создателями Священных текстов? Попытки выводить все суждения из текста Писания разве не свидетельство отсутствия упования на Дух, о Котором в Писании пишется? Вопрос 5: Каков конкретно подход к тексту, чтобы избежать влияния своих культурных и религиозных предубеждений?