Александр Лукашенко о военном мятеже ЧВК Вагнер в России ()

Александр Лукашенко о военном мятеже ЧВК Вагнер в России () Президент Беларуси Александр Лукашенко после церемонии вручения погон высшему офицерскому составу рассказал подробности того, как 24 июня шли переговоры на фоне попытки вооруженного мятежа ЧВК “Вагнер“, а также поделился мотивами своих действий и позиции “Это была незапланированная часть сегодняшней нашей встречи. Но, вчера утром я принял решение, что пришло время на эту тему что-то сказать. Естественно, не все. Притом честно, открыто, ничего не скрывая. И подтолкнуло меня к этому как раз то, что в СМИ, особенно России… Белорусы - молодцы. Я, откровенно говоря, попросил пресс-секретаря обзвонить руководство основных наших СМИ и попросить, чтобы они не топтались на этой теме. Радоваться нечему. Вы сейчас узнаете почему. Но в России, как всегда появились, особенно всегда так бывает, ура-патриоты, я увидел эту тенденцию, которые начали выть и кричать, осуждать Путина, требовать от него не прекращать уголовные дела, ловить, мочить, сажать. Вот это то, от чего я хотел бы предостеречь и нас, и российское общество. И в связи с этим, когда разворачивалась, как Президент Путин назвал ее, эта смута в России, как-то все под веником сидели. Матвиенко оказалась мужественной, Володин, Патриарх, там пара человек - и все. А после драки руками мы умеем махать, ох как умеем, и советовать: Мочить, мочить и мочить. Слушайте, ну есть кого мочить, особенно знаете где. Есть кого сажать. Там, где это нужно. Вот это меня подтолкнуло к тому, что я должен сказать несколько слов о ситуации, которая развивалась в пятницу и в субботу, поскольку был погружен, как вы знаете, в эти события полностью. Для того чтобы вы понимали, знали и почувствовали, что происходило и что могло случиться. Мне хотелось бы, чтобы вы точно знали и понимали, что было и что могло бы быть. Итак, пятница. Вы знаете, у нас такой день был счастливый, мы все готовились отпраздновать день выпускников. Естественно, и я был занят прилично этими вопросами. Да и как-то, откровенно скажу. Наблюдая за тем. Ну не то что наблюдая. Получая редкую информацию о том, что происходит в России, в Ростове, на юге, да как-то и внимания особо не обращал. Ну война идет, мало ли что там происходит. Но к утру в субботу. Вот я записывал это все потому что надо было заниматься этим делом. С 8 часов утра мне уже поступает тревожная информация о ситуации в России. Кое-кто мне там подсказывает, что пишут в этих Telegram-каналах, мессенджерах. Через ФСБ и наш Комитет госбезопасности, генерала Тертеля мне докладывают: Президент Путин хочет связаться. Пожалуйста. Договорились в полдесятого, что мы переговорим в любое удобное для него время. Где-то в , когда в 10 он выступил, в позвонил и подробнейшим образом проинформировал меня о ситуации, которая происходит в России. Задал [Путину] несколько вопросов, в том числе и про противодействие этому, и понял, что ситуация сложная. Не буду конкретизировать эту часть разговора. Самое опасное, как я понял, - это не в том, какая она была, ситуация, а как она могла развиваться и ее последствия. Это было самое опасное. Я также понял: принято жестокое решение (оно и прозвучало подтекстом в выступлении Путина) - мочить. Я предложил Путину не торопиться. Давай, говорю, поговорим с Пригожиным, с командирами его. На что он мне сказал: “Слушай, Саша, бесполезно. Он даже трубку не берет, ни с кем разговаривать не хочет“. “Я спрашиваю: “Где он?“ - “В Ростове“. Я говорю: “Хорошо. Худой мир лучше любой войны. Не торопись. Я попробую с ним связаться“. Он в очередной раз говорит: “Это бесполезно“. Я говорю: “Хорошо, подожди“. Где-то мы разговаривали, наверное, с полчаса. Потом он меня проинформировал, что на фронте. Помню его слова: “Ты знаешь, а на фронте, как ни странно, лучше, чем когда-либо было“. Я говорю: “Вот видишь, не все так печально“. В 11 часов. Надо было еще эти телефоны найти. Говорю: “Как с ним связаться? Дай телефон“. Он говорит: “Скорее всего, у ФСБ есть телефон“. Мы уточнили. Установили к середине дня целых три канала, по которым мы можем разговаривать с Ростовом“. В (хоть Путин меня предупреждал: не возьмет трубку) он (Пригожин. - Прим.) мгновенно снял трубку. [Евкуров его позвал, отдал ему телефон:] “Вот, Президент Беларуси звонит, будешь ли разговаривать?“ - “С Александром Григорьевичем буду“. Ну, я слышу их разговор. Взял трубку. Разговор - эйфория. У Евгения полная эйфория. Разговаривали первый раунд минут 30 на матерном языке. Исключительно. Слов матерных (я потом уже проанализировал) было в 10 раз больше, чем нормальной лексики. Он, конечно, извинился и начал мне матерными словами рассказывать.