Лидия Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1955. Аудиокнига

Том второй «Записок об Анне Ахматовой» 1952–1955 читает Татьяна Середина. #аннаахматова #лидиячуковская #аудиокнига #аудиокнигаонлайн #биография #ахматова #чуковская Жизнь Анны Ахматовой (1889–1966) в 1952–1962 гг., её стихи и пушкиноведение, меткие и лаконичные суждения о литературе, о времени, о русской истории — таково содержание этого тома. В это содержание органически входят основные приметы времени — XX съезд, оттепель, реабилитация многих невинно осужденных, травля и кончина Пастернака, начало новых заморозков. Эта книга — не только об Ахматовой, но обо всём этом десятилетии, о том, с какими мыслями и чувствами восприняли эту эпоху многие люди, окружавшие Ахматову. Я пожаловалась на свою неудачу в кино со сценарием «Анны на шее»: когда я истратила на работу уже несколько месяцев, начальство вдруг спохватилось, что в рассказе нет положительного героя. — «Попрыгунья» была бы, пожалуй, более проходима, — сказала я, — там всё есть, что требуется: и отрицательная героиня, и положительный герой... — И высмеяны люди искусства, — сейчас же сердито подхватила Анна Андреевна, — художники. Действительно, всё, что требуется! Я высказала предположение, что, быть может, там не люди искусства, а люди при-искусстве, возле-искусства... — Ну да, Левитан!? — перебила меня Анна Андреевна. — Ведь Рябовский — Левитан... И заметьте: Чехов всегда, всю жизнь изображал художников бездельниками. В «Доме с мезонином» пейзажист сам называет себя бездельником. А ведь в действительности художник — это страшный труд, духовный и физический. Это сотни набросков, сотни вёрст не только по лесам и полям с альбомом, но и непосредственно перед холстом. А сколько предварительных набросков к каждой вещи! Мне Замятины, уезжая, оставили альбомы Бориса Григорьева — там тысячи набросков для одного портрета. Тысячи — для одного. Я спросила, чем же она объясняет такую близорукость Антона Павловича. — По-видимому, Чехов невольно шел навстречу вкусам своих читателей — фельдшериц, учительниц, — а им хотелось непременно видеть в художниках бездельников. Осведомилась, что я сейчас читаю. Я читаю и читаю Фета. Прочла ей наизусть: «Ель рукавом мне тропинку завесила», «Я болен, Офелия, милый мой друг», «Снова птицы летят издалёка»; она просила «Ещё! ещё!» и я читала ещё и ещё. — Он восхитительный импрессионист, — сказала Анна Андреевна. — Мне неизвестно, знал ли он, видел ли Моне, Писсарро, Ренуара, но сам работал только так. Его стихи надо приводить в качестве образца на лекциях об импрессионизме.