Луи-Фердинанд Селин ЦИТАТЫ / О людях / О жизни / Об отношениях / О главном / Фердинанд Селин Мысли

#цитаты #литература #мысли Жизненный путь Луи-Фердинанда Селина не назовешь простым. Холодные стены Зигмарингена, вероятно, помнят своего узника, который встретился лицом к лицу с безумием двадцатого века, с войнами, изменившими облик мира. Рожденный в нищете, он постоянно боролся за лишнюю монету в кармане. Его призванием была медицина, но голод однажды заставил Селина писать. Так на свет родился Селин-писатель, плюющий в лицо классическим литературным формам, перенесший речь разговорную на листы белой бумагу. За его книгами всегда стояли тяжкий труд и бессонные ночи, которые он проводил за своим “верстаком“ в бесконечной работе. Селин видел мир глазами врача: в человеке он замечал лишь телесное, внешнее; это был трезвый и объективный взгляд. В 1951 году Селин возвратился во Францию, поселился в Медоне, где и провел остаток своих дней, изредка принимая любопытных гостей, помнящих “Путешествие…“ и противоречивую славу писателя. Один из таких гостей — Артур Парино, журналист, знакомый Селина. В 1959 году постаревший писатель дал ему интервью, которое до сих пор не было переведено на русский. В нем Селин говорит о своем “ремесле“, о плате за литературу, которая отбирает у него последние силы, о людях, желавших ему забвения и смерти. А. – Артур Парино, журналист С. – Луи-Фердинанд Селин А. — Это Ваш письменный стол? С. — Это мой верстак. Здесь я собираю одна за другой свои бумаги. А. — Довольно продолжительное время Вы были доктором, но однажды решили писать. Зачем? По какой причине? С. — Я пишу, чтобы заработать на жизнь. Это довольно трудно, ведь я был выставлен за дверь своей клиентурой. Я решил писать, чтобы купить себе квартиру, у меня её не было. В какой-то период моей жизни платить за аренду было очень проблематично. А если бы у меня была своя квартира, то мне бы не пришлось платить за аренду. Это было бы превосходно. Это – единственная причина… Я считаю, что писательство — довольно смехотворное занятие. Писатель, на мой взгляд, — это пародист, человек, который рассказывает истории, о которых его никто не просит. Очень причудливо. Но я решил узнать: смогу ли я этим обеспечить себя? Я нахожу также, что жизнь писателя со временем становится невыносимой… и что… с некоторого момента ты становишься… Итак, я нахожу, что писательство делает жизнь человека невыносимой: однажды люди узнали во мне доктора Детуш. Это был конец. А. — Но Вы бы могли писать книги с более простыми сюжетами. Может быть, тогда Вы бы смогли продавать их большими тиражами. Вы прожили долгую жизнь и пишете о том, что пережили лично, в ваших произведениях есть определенная логика, а ваш стиль непонятен читателю. За этими литературными приемами стоят вполне конкретные идеи. А Вы представляетесь передо мной как бумагомаратель. С. — То, что Вы сказали… Я не похож на молодых людей, которые за всё берутся, но ничего не доводят до конца. Это большая ошибка молодых, это проявляется в молодости, и это отвратительно. Я сам брался за многое, но все начинания доводил до конца. Итак… Случилось, что я попробовал себя в литературе — смехотворное слово само по себе — и я думал, что литература не имеет никакой ценности. Но когда я писал “Путешествие”, я считался с некоторыми классическими литературными формами, даже не зная их, поэтому мой роман был более или менее похож на прочую литературу. Я стал использовать многоточия, чтобы быть уверенным в том, что я двигаюсь в несколько ином направлении. А. — Чего вы хотите добиться с помощью писательства? Поделиться своим опытом, переживаниями? С. — О, сэр… Я смею сказать, что меня это не заботит, потому что опыт — это тусклая лампа, которая светит только тому, кто поддерживает в ней свет. Следовательно, опыт не может быть передан другим… Это очень сложно, не так ли? Понимаете, бумага — это надгробная плита. Она действительно мертва, не так ли? Эта борьба с бумагой весьма изматывает. А. — Чтобы мы могли лучше понять ваше мнение о литературе, которое вы скрываете, не могли бы вы рассказать, что думаете о своих коллегах? С. — Совсем ничего. Они хорошие люди… хорошие люди… или нет… Они копируют формы. Я же забочусь только о стиле. Стиль — это человек. А у них нет стиля, или их стиль позаимствован у Анатоля Франса, у других стариков. А. — Давайте я спрошу вас о некоторых из них, чтобы мы поняли, какой стиль вы предпочитаете. Какой стиль у Мориака, Жионо, Монтерлана, например? Кто является вашим фаворитом? Кто обладает стилем? С. — Стиль Мориака? Стиль школьного директора, который был плох в политике, да и в других вещах… Остальные?.. Я не знаю… Незначительные… Есть те, чей стиль интересен мне: я с удовольствием могу назвать имена Рамю, Морана и Барбюса. Остальные – плагиаторы… Надо сказать, что разговорная речь, зафиксированная на бумаге — как я думаю, лучший современный способ письма. Мы живем в самый пестрый, живой, эмоциональный, тревожный период за всю историю … Это больше, чем поворотный момент, я думаю… И он ещё идёт…