Стихотворения Б.Слуцкого «Последний из энкаведе» (1941) и «Лопаты»

ПОЛНАЯ ВЕРСИЯ ФИЛЬМА: В тот день к чекисту номер один, Последнему из энкаведе, Пришли и сказали — кончай и иди, Спасибо, товарищ Авдеев! Он — дверь на замок. Залил сургучом. Простился с конторой своею. — Пойдем, ну что же! — А что ж, пойдем. — Пошли, — решает Авдеев. О горечь профессии, где тишина Условьем задачи дана, Где дают ордена и можешь быть рад — — Но забудь за что, говорят! Мы души закатывали, как подол. Нам ногти заламывали до локтей, Чтоб в синеньких книжках будущих школ Не было нас для наших детей. Но памятник свой отводить на слом И знать, что не будет других, И руки его за спиной крестом На славу твою легли. И я поцелую тебя, брат, Пред тем, как тебя расстрелять! ………………………………………………… И дал заряд, чтобы он, гад, Законов не смел нарушать. Было свершение всех концов И начало любых начал. А он, в две горсти собрав лицо, На доброй земле стоял. Жестокому поколенью конец! Железному веку конец! Иди один навстречу луне — Как сметана, свежей луне. Трава, трава, трава-мурава. Трынь трава. …………………………………………………. И он рядом упал, шепча слова. Кое-какие слова. (май 1941) “отправная точка «Последнего из НКВД» — в том, что революция заканчивается, начинается та жизнь, в которой нехорошо, неправильно ругать обыкновенных людей мещанами. И этот подход остался у Слуцкого навсегда. Удивительным образом это высветилось в «Несвоевременных размышлениях». Это стихотворение, тогда ходившее в списках, цитировал Эренбург в своей первой критической статье о поэте“ () «это не трагедия одного из миллионов погибших. Герой стихотворения — из “наоборотного” лагеря, он из тех, что стояли на самом верху, приводили в движение машину уничтожения: ни больше ни меньше — “чекист номер один”, и другой, такой же, которого за какие-то провинности покарали. Стихотворение это, по большому счету, — о революции. Те, кто ей служит, освобождены от обязанности думать об ответственности за совершаемое; они — ее фанатики. Но если осуществление идеи, какой бы сверхсправедливой она кому-то ни казалась, достижимо только ценой насилия, жертв, отказа от норм человечности — то можно ли ее, революцию, оправдать? Однако мысль у самого автора сложилась недостаточно четко. Реками крови, неисчислимыми бедами оплатили люди их “работу”, и психология злодейства, безграничной жестокости, конечно, для поэта могла представлять интерес. Однако не это обращает на себя его внимание, а одна особенность их деятельности — ее сверхсекретность: слава-то обходит их стороной. Его патетическое восклицание по этому поводу: “О горечь профессии, где тишина // Условьем задачи дана”, — звучит оскорбительно, кощунственно для памяти этими профессионалами замученных» () ЛОПАТЫ На рассвете с утра пораньше По сигналу пустеют нары. Потолкавшись возле параши, На работу идут коммунары. Основатели этой державы, Революции слава и совесть — На работу! С лопатою ржавой. Ничего! Им лопата не новость. Землекопами некогда были. А потом — комиссарами стали. А потом их сюда посадили И лопаты корявые дали. Преобразовавшие землю Снова Тычут Лопатой В планету И довольны, что вылезла зелень, Знаменуя полярное лето. «в одном из первых своих стихотворений на лагерную тему — “Лопаты” — Слуцкий неуклюже, с истинно советской глухариной бестактностью восславил “самоотверженный” труд “основателей этой державы”, коим — “ничего! Им лопата не новость”. [...] Есть у Слуцкого, преимущественно позднего, и такие “современные размышления” (название баллады, навеянной смертью Сталина) по поводу третьей мировой, которые не связаны с мистическими предначертаниями Рока. Например, “Кнопка”. Тут не мистицизм, а… натурализм. “Вижу, вижу, чувствую контуры / этой самой, секретной комнаты. / Вижу кнопку. Вижу щит. / У щита человек сидит. / Дома ждут его, не дождутся. / Дома вежливо молят мадонн, / чтоб скорей отбывалось дежурство,/ и готовят пирамидон”. Все мирно, почти идиллично. Но ведь кнопка-то эта такого свойства, что “как нажмут — превратятся в тучки/ океаны и в пыль — поля”. В общем, “довертелась земля до ручки…”» (). “перекликаясь с громогласным галичевским «А бойтесь единственно только того, / Кто скажет: «Я знаю, КАК НАДО!»», ненавязчиво обозначил: Знак вопросительный верней, надежней знака восклицательного…“ ()