«Аполлон… Акмеизм… Николай Гумилёв» (рукописное наследие Н.Гумилёва в Российской национальной библиотеке)

Журнал “Аполлон“ за 1913г., где был манифестирован акмеизм. За 10 лет до этого Н.Гумилёв и А.Го́ренко встретились в Сочельник: Стихотворение Ахматовой 1912 г. об их встрече: автограф «Русалки» (1904), посвящённой Ахматовой Романс на это стихотворение: Гумилёв-переводчик фото Гумилёва и портрет 1909 г. Цех поэтов акмеисты стихотворение Ахматовой о Н.Гумилёве «Не бывать тебе в живых...» (1921) биографическая анкета, заполненная Гумилёвым в последние годы план книги Гумилёва “Антология современной прозы“, письмо Ремизову стихотворение Гумилёва, посвящённое Кузмину и письмо ему пьеса “Охота на носорога“ Союз деятелей худ.литературы — СДХЛ (1918-19), образован в Петрограде, в марте 1918. отзыв Гумилёва как члена Союза поэтов в сравнении с отзывами Кузмина и Лозинского рукописный иллюстрированный сборник Гумилёва “Персия“ (1921), полностью созданным им _ Ахматова и Гумилёв: Зачем Гумилев поехал в африканскую экспедицию: Участие в Первой мировой: Филолог Юрий Никольский (): “Вечером я был у поэтов, т.е. в романо-германском кружке. Был Гумилев, и война с ним что-то хорошее сделала. Он читал свои стихи не в нос, а просто, и в них самих были отражающие истину моменты — недаром Георгий на его куртке. Это было серьезно — весь он, и благоговейно. Мне кажется, что это очень много“. Весна 1918: “Москва — нелепа, старообразна; литераторы в ней все больше провинциальные (интересуются Бальмонтом и Брюсовым, не ведают о Гумилеве и еле нисходят к Ахматовой!)...“ Подруга детства Ахматовой В.Срезневская (1945): “Коля приезжал с фронта в Царское Село… и там скучал. Все его корни были в Петербурге. А в 1919 он часто приезжал к нам. Он лечился у В.В. [Срезневского} от выдуманных нервных явлений, отдыхая от скопляющихся вокруг него грозовых туч с тем гнусным электричеством, которое позже убило его... Он приносил белое вино, тогда уже исчезнувшее для «непосвященных» в тайны подлости и интриги, и распивал его чаще со мной, чем с В.В., и болтал, что попало, зная, что я не ценю, когда стараются быть «значительным и умным». И тут-то он был самим собой — т.е. очаровательным, пародировал самого себя… Жизнь била в нем ключом...“ Тименчик: “Гумилев — фигура мифогенная, сплетни и кривотолки, перерастающие в мелкие мифы, окружали его при жизни, чтобы в посмертном его бытии, приближающемся к своему первому столетию, роиться вокруг его имени без признаков усталости жанра. В становлении мифологизирующего ореола всякого русского поэта играет немалую роль его своего рода двойничество (но и якобы полное отсутствие такового — тоже) со знатными иностранцами. Гумилеву, помимо титула «царскосельского Киплинга», судьба выделила роль русского де Лиля, Шенье, Ш.Пеги, даже — Элиота. [...] Еще один из подводящих путей к мифологизации поэта — вычленение читателями тотемного двойника в его стихах (вроде поэтов-прототипов хлебниковского «Зверинца», мандельштамовского «Сядь, Державин, развалися, / Ты у нас хитрее лиса», волки у нескольких акмеистов и проч.). Таковым в итоге читательского плебисцита был избран герой стихотворения, 9 октября 1907 по н.ст. посланного Гумилевым Брюсову из Парижа: [...] Стихотворение заставляло вглядываться в себя не одно поколение читателей от Брюсова и Ремизова до Есенина и Павла Когана, а автора его юная читательница назвала «Дядя изысканный жираф», а Хлебников — жирафопевцем [...] Гумилев читал о жирафе у своего любимого Майн-Рида, кажется, никогда жирафов на воле не наблюдавшего [...] Читателями, вернее, слушателями и стихов Гумилева, и его теорий стихосложения были поэты-пролеткультовцы“ (20-я стр ) В.Шубинский: «Ни одному поэту Серебряного века советские поэты не подражали, как Гумилёву, несмотря на то, что имя его упоминать было запрещено» ()