Рассказ И упадёшь в траву

❖ И упадёшь в траву Бабка была бой-баба: противень могла разорвать, яблоню рубила, не крякнув. Служила в библиотеке. Любила списки. Забор почини. Курям задай корм. Хлеб купи. С библиотеки же росла её слабость: обожала бабка духи с сиренью и легенды про города. Раз в месяц ходила в мебельный цех, забирала у знакомого армянина отходы: щепу, нить, обивку. Вечерами колдовала, шила игрушки. Потом продавала. Когда хорошо продавалось, бабка пекла хворост. По большим праздникам стряпала профитроли — любимое дедово лакомство. Приговаривала: что редко встречается, то особо ценно; стряпала их раза три за полвека: на первую годовщину, на первого внука, на дедов юбилей. Пахли так, что вся деревня сбегалась; тесто нежное-нежное, на вид, на щуп — как липовый луб. Иногда, в редкую минуту, звала деда «нылы*». Он злился: какой я тебе нылы! Она всё равно звала. Забор почини. Ящик сколоти под рассаду. Шапку свою найди. До бабки у деда было девятнадцать любовей. И рыжая была, и тёмненькая, и беленькая. Какая бабка была поначалу, он уже и не помнил; помнил только совсем седенькую: как наклонялась к земле, кряхтя, сажала у выломанной штакетины грушу. Груша цвела пышным облаком, белым ураганом — а груш не было. Ладно бы хоть с кукиш вырастали. Бабка бодрилась: — Десять лет надо, чтоб выросли. Зато потом съешь — здоров будешь по-сказочному. Легенда такая. Может, и так, думал дед, может, и так. Только те десять лет ещё прожить. Как разучился тогда дышать, так и не смог снова. …Как-то захворал сильно. Бабка сидела у постели, меняла полотенца, сказки рассказывала. Просыпался — понимал: нет никого. Внучка приехала — разобрать вещи. Кастрюли, коробки. Он махал руками, говорил: не надо мне. Бери, нылы, бери. Колготки в мелкую сетку цеплялись за ладони; бабка в них, наверное, сильно мёрзла. — Вот это зелёное, в цветок, — внучкин голос долетал с далёкого далёка, — Заберу, ладно? Бабушка говорила, закружишься в нём на лугу, упадёшь на бегу в траву... Заберу? Дед?.. — Не. Это оставь, нылы. *** Ночами бабка сидела у постели, рассказывала легенды. Просыпался — никого. Однажды проснулся, взял зелёное платье и пошёл на холм. Это бабкина любимая была сказка, он над ней хуже всего смеялся. Опустишь, говорила, чью-то вещь в траву на этом холме, и человек явится. …Дед взбирался, мотал головой, цеплялся одной рукой за цикорий, второй следил, чтоб платье не помялось. Чистый изумруд, шёлк, лёгконькое, текло прямо в траву. Дед вскарабкался на вершину, никак не отдышаться. Весь город видать. Вон их дом. Вон груша, а вокруг этажи, этажи… Потряс платьем. Пошептал что-то. Щёки стало жечь, припекло в груди так, что опустился бы в траву, съёжился, но платье, платье не замарать… В сердце вогнали бабкину иголку; воздух кончился. Дед думал, что сам кончился. А потом ветерок налетел, и сиренью, сиренью запахло густо-густо, и услышал: Алёшку в первый класс отправишь. Смотри, чтобы грушу мою дождался. И забор, забор почини, старый ты мой дурень. *Нылы — удмуртское ласковое обращение к девочке, девушке. *Мусое (удм.) — любимый, дорогой. ~ Идея этого рассказа появилась благодаря стихотворению Марии Затонской.