Роман Тименчик. Анна Ахматова в годы террора и после (Москва: адреса страха, советские читатели, цензура).

О табу, которые окружали имя Ахматовой на протяжении всего советского периода ее жизни, о предубеждениях советских читателей, редакторов и цензоров против ее стихов, об автоцензуре _ Рогинский о знакомстве с Тименчиком Тименчик начинал с изучения Ахматовой и Цветаевой, но после беседы с первой в 65-м определился окончательно. О Тоддесе и его книге о Мандельштаме проблема научности литературоведения и движение за его сциентификацию. О быстром устаревании работ по истории литературы отношение к идее пересмотра отношения к Ахматовой, сформированного в годы гласности и перестройки страх как важный аспект бытия Ахматовой. О взаимоотношениях власти и Ахматовой. О восприятии Ахматовой событий 1917-18 и поэмы «12» казнь Гумилёва окрасила дальнейшую жизнь Ахматовой О письме журнала “На посту“ 1927 г., показывающем восприятие Ахматовой как вдовы Гумилёва осенью 1922 Ахматова по слухам была в списках на высылку: : в 1929 Ахматова вышла из Союза писателей в знак протеста против травли Замятина и Пильняка. В 34-м арестован Мандельштам. Арест её фактического мужа Пунина и единственного ребёнка (Льва) осенью 1935 арест Льва в 1938 легенда о вопросе Сталина об Ахматовой скандал со сборником «Из шести книг» подруга юности Шагинян в Ташкенте о Постановлении ЦК 1946 «Страх, во тьме перебирая вещи…» (1921), страх в «Реквиеме» и в «За озером луна остановилась…» Поэт страхов XX века, главный из которых страх времени «ждут крамолы, не находят и обижаются». Трактовка советскими читателями «Поэмы без героя» как произведения о Н.Гумилёве (Эренбург и др.) Л.Никулин, сыгравший важную роль в реабилитации Ахматовой _ Б.Ф.Егоров об Ахматовой, которую в 64-м видел у Д.Максимова: ему “Почти готовую после Великой Отечественной диссертацию о Блоке партком филфака, после страхов в связи с постановлением ЦК 1946, запретил ему защищать [] {Максимов} явно не подумав, какое впечатление это произведет на нее, стал горячо расхваливать меня как молодого сотрудника кафедры, мужественно на заседании СНО назвавшего среди великих поэтов 20в. Цветаеву, за что ему сильно влетело (неточно, выборочно сказал; в самом деле, в ответ на студенческий вопрос я назвал четырех: Блок, Маяковский, Цветаева, Пастернак; грешен: я тогда еще недооценивал великость Ахматовой и Мандельштама; ну и выдали мне тогда партийные органы за Цветаеву и Пастернака!) Ахматова никакой внутренней реакции не выразила, молча и медленно кивнула головой. Я душевно ахнул, смутился: ведь о сложных взаимоотношениях Цветаевой и Ахматовой я и тогда знал, а Максимов как-то простодушно забыл. Но эпизод быстро прошел без запинки [] К концу застолья мы стали чуть ли не хором просить поэта что-нибудь прочесть. И она не отнекивалась, прочла нам всем совершенно не известные стихи, которые я позднее [] идентифицировал как цикл «Песенки». [] трагические строки главных стихотворений: 2. Застольная и 3. Любовная – я прекрасно помню. Был потрясен (да, наверное, и все потрясены) каторжными ореолами и ватничком с ушаночкой применительно к поэту как лир.герою“ () Но именно эта 3-ю часть цикла — стихотворение “«Любовная» оставалась под запретом. И лишь в «Сочинениях в 2 томах» (1990) Кралин издал цикл полностью, спустя 26 лет после того вечера, когда мы слышали эти потрясающие стихи“ Положение Ахматовой в ситуации репрессий, развязанных против интеллигенции в 1922 г., отклики эмигрантской печати на слухи о готовящейся высылке Ахматовой/возможной ссылке: Тименчик: “Довольно часто просто не понимают текста. Во-вторых, ничего страшного в том, о чем вы говорите, в «массовизации», я не вижу. В случае Ахматовой… А не надо было становиться национальным классиком! Если ты национальный классик, то ты переживешь, как Фет, полвека насмешек, а потом полвека более-менее равнодушного, холодного, позевывающего уважения и нечитания стихов. Или, как Пушкин, ты дождешься своего Писарева, или футуристов, или пролеткультовцев — кого угодно. В этом смысле все нормально. Вкусово как-то немножко коробит от, скажем, попыток, идущих с разных сторон социального и эстетического спектра, сделать ту же Ахматову «национальной» поэтессой. Я имею в виду так называемой национальной, она и так национальная поэтесса, но надо сделать ее чем-то казенным, таким посмертным Михалковым, но только еще лучше“ (). Ахматову “по сей день многие читатели осуждают за позднюю лирику, говоря, что она перемудрила, уйдя от ослепительной простоты почти фольклорных текстов 10-х, уйдя от словесного жеста в сторону каких-то фантазий, туманностей, чуть ли не вернувшись к поэтике символизма“ ()